(Начинал пост 15 ноября)
Люблю серое небо. К вечеру, после грозы, собрался выйти на морской берег. Только оделся - воздушная тревога. Подождал, пока перехватят ракеты, вышел, увидел машины с мигалками. Мчались в попутном направлении, в Яффо, куда упали осколки. Где-то на первой линии от моря, что ли.
Спускался на дикий пляж уже в темноте. Часть фонарей не работала. Береговая линия уже меняет свое очертание. Дождевая вода, стекшая через весь город, оставила широкие и вязкие русла. Темный отрезок берега прошел быстро - хотелось убедиться, что за очередной дождевой врезкой в песке не плавает в волнах какой-нибудь утопленник. Потом объясняйся с полицией, почему снова попал в такую ситуацию. На горизонте каждые двадцать секунд били молнии. Это так красиво - над пляжем звезды, а там, в морской черноте горизонта, одна молния за другой. Иногда - всю ночь.
Пересек светлую полосу "лягушатника", дошел до второй полосы дикого пляжа, до камней, на которых провел часть своего детства. Каникулы, на которых меня отправляли из России в Израиль. Сейчас кажется, что это было самое беззаботное время. Днем, после часа в воде, читал, медитировал, смотрел на волны. До того, как пришла подростковая застенчивость, крутился на этом самом диком пляже, отрабатывая каратэшные движения. Тогда был легким, и мне хватало гибкости для удара в прыжке с разворота. До сих пор помню, как занятый какой-то восточной разминкой мужик отвесил издалека поклон.
Потом, по вечерам, приходил потосковать, послушать кассетный плеер и посмотреть на лунную дорогу. Подростком - заплыть по ней в темноту, на расстояние, на котором черная вода начинает растворяться в черном небе, и ты уже не плывешь, а летишь между звезд, к Луне. Какой-то период - бегал. В тот год мы с Яковом чуть ли не целый спортзал собрали в бомбоубежище. Потом все приказали убрать. Когда это было? Лет 12 назад? А в прошлом году, во время летнего отпуска, когда еще не знал, что осенью придется вернуться, но уже беженцем, держал Якова за руку. Когда-то сильный, энергичный старик, обгонявший меня на жаре, умирал тяжело. И почти в полном беспамятстве. Якова сгубило солнце. Часами ловил рыбу на море, вечно мотался с какой-то помощью для стариков, привозил продукты на своем велосипеде. Но увы. Sol Invictus.
Годы шли, менялись поводы для тоски. Сначала - что-то тянущее, детское, абстрактное, сопряженное с надеждой больших, волшебных, полных приключений перемен, которые начнутся со взрослой жизнью. Путешествия где-то там, где поднимаются над водой туманы, которые видел через окна поездов. Часто, в качестве последней трети каникул, ездили Ленобласть. Пушкин, лицей, Царское село...Доплыли и до Карелии. Увы, "взрослым" в Ленобласть или Карелию так и не вернулся. Уже. Или еще.
Постепенно темнота сгущалась. Камни те же и почти там же, но себя на них уже не узнаю. Ни ребенка с книгой, который забирался по столбу на пустую вышку спасателей и читал скандинавский эпос, сидя на нагретых досках, ни подростка, который ждал сообщений, которые все не приходили, ни длинноволосого юношу, одержимого призраком с черными глазами, ни нервного молодого человека, который приезжал пережить гнев и огорчение. Хоть и после правильных решений...
Во снах почти всегда вижу Старую квартиру. Сколько раз еще напишу об этом? Часовая улица, мрачный блочный дом. Там и происходила значительная часть событий, которые осмыслялись потом, на каникулах в Израиле, на тех камнях, мимо которых хожу в сейчас в темноте. Лучше всего запоминаются те пути, которые проходишь в темноте. Особенно в холод. Будь это ежедневный путь в начальную школу, долгая дорога пешком в соседний район, через поземку, бродячих собак и косой переулок у общежитий. Или путь с тренировки по каратэ, когда вымотанный идешь из школьного спортзала. Через пару лет - из подвала у Ленинградского рынка, где располагался детский центр "Фантазия" на улице Самеда Вургуна. Возвращаешься еле живой по пустой Часовой или людной Усиевича, смотришь на морозные звезды. Тоска смешивается с наслаждением - завтра тебе снова в ненавистную школу. Но пока ты просто идешь домой, ты ничего никому не должен. Родители уже дома, тебя ждет чай и еда, а потом - кровать и книга. И ты идешь в какой-нибудь шапке (минимально дурацкой из всех дурацких шапок, которые окружают юных воинов) и теплой куртке, перехватив чанбару (которая еще не стала тимбарой или тямбарой) посередине, чтобы никто не понял, что это такое. Один раз, правда, компания пьяных мужиков (видимо, соседей) окружит и начнет спрашивать, "где твоя бейсбольная бита"? Но ты к такому готов - настоящий герой всегда имеет какие-то дополнительные аргументы в карманах. А второй раз, когда кавказский мужчина лет 40 решит в подворотне 16 дома на Усиевича повыпендриваться перед блондинкой-спутницей, избрав своей целью подростка, из чехла "Мира Древностей" сверкнет дюралевая "линейка", которую ненастоящий джигит примет за настоящую сталь. Но будет это уже в другу эпоху, когда каратэ-подвал посещался все реже, а детское сознание растворялось в депрессии.
Школу (уже другую, еще дальше) заменяло вальяжное утро в ванне, с томиком Достоевского и огромной чашкой кофе. После - дорога до Тимирязевского лесопарка, костер и компания любителей фехтовать на палках. Или, какое-то время, осенняя компания неформалов отживающей эпохи, сражения против плохой, но острой стали.
И обратный путь. В Старую квартиру. Один или в компании друзей-прогульщиков. О, какие пиры у нас были в лесу! Буханка хлеба, дешевые сосиски (зато на костре!), да странная газировка "Ранова" по 9, что ли, рублей. После этого мы часто оказывались на моей кухне, пили чай, смеялись.
А еще до этого был старый письменный стол, покрытый тонкой черной кожей. Огромный, тяжеленный, с ящиками. Он попал в Старую квартиру, пройдя с моим отцом весь путь из Обояни, которая была этапом возращения его семьи в Москву после ссылки прадеда. За такими столами в новых псевдоисторических фильмах иногда сидят какие-то чекисты. Стол стоял вдоль окна в комнате, которая потом стала моей. Когда пошел в школу, стол перекрасили в синий, чтобы был менее страшный. Кадр, врезавшийся в память: маленький я за огромным столом, тусклый свет лампы, сентябрьский дождь, книга вместо домашнего задания. Ее нужно отложить, нужно начать делать это глупое задание, но так хочется еще пять минут провести там... Единственным наказанием, которому меня угрожали подвергнуть родители, было запретить читать на ночь. Я был необычным ребенком. Ничего не просил, все понимал, всегда предлагал компромисс. Ко мне легко было относиться как к маленькому взрослому.
В Старой квартире я взрослел. Именно там стал тем самым длинноволосым подростком, которого к шести часам и до часу-двух ночи выворачивало наизнанку депрессивное расстройство. Именно туда пришло физическое воплощение черной королевы. Она сидела на кухне у двери, я отвернулся и подошел к плите, чтобы заварить чай. Тогда мой слух был острее бритвы, но я не услышал, как уже через долю секунды она оказалась у меня за спиной.
Here on the stones and trees there lies a spell of unforgotten loss, of memories more blest than mortal wealth.
В Старую квартиру не вернуться. Нет кривых деревянных оконных рам и подоконника, на котором размечал, когда над крышей соседнего дома показываются звезды. Которым давал свои имена, не зная, как они называются на самом деле. Нет вбитых в стекло песчинок московского урагана 1998 года. Небо перед ним помню до сих пор, почему-то запомнил. Какие-то особенные облака. Сколько лет мне было? Шесть?
Нет жара мононуклеоза, когда лежал в пижаме под одеялом, а мама читала мне вслух, нет старой двери с закрашенными следами пожара, огненного кольца, через которое прошел. Нет луж талого снега с грязных берцев и гриндерсов, что оставались в прихожей после того, как компания прогульщиков заваливалась ко мне утром вместо школы. Отсидевшись на лестничной клетке наверху, пока я спал, а родители уходили на работу.
Время уходит, то, что мы знали и любили, тоже может пройти. И не только любимый двор могут вырубить и застроить, но и могут реки высохнуть, города рухнуть. В прошлом может остаться время всей страны. Бесполезно переживать из-за этого, травить себя ностальгией, плодить призраков и отрицать реальность.
Но все еще снится Старая квартира. А Новая - нет. И снится возвращение, хоть через ужас и через цикл терзаний "из свободы в несвободу", но снилось, как гуляю по Первому Балтийскому переулку, скольжу по осенним листьям.
Лучше всего запоминаются пути, которые прошел в темноте. Где бы эта темнота не была, даже если только внутри. Ночь меняет даже знакомые дороги. Темнота, бег через темноту, либо долгое, изматывающее шествие в ожидании чего-то или кого-то. Шаги вдоль перрона вокзала. Холод открытой платформы метро. Черно-белое ночное зрение, когда идешь по тропе в лесу. Ночь, лабиринт дворов-колодцев. Проспект. Решетки вдоль реки. Морской берег. Узкие улицы центра, превратившиеся зимой в каток. Можно двигаться на свет, но в итоге никуда не попасть. Или нырнуть за донным фонарем.
Все же, гораздо лучше было, когда колесо, которое ты хочешь остановить, зависело только от тебя. Вот она, драматургия судьбы, о которой моя профессия велит рассказывать. Внутриличностные конфликты, межличностные, внутри- и междугрупповые. Словно тело - сосуд, и чем оно больше, чем старше, тем больше трагедий требуется, чтобы его наполнить. И наоборот. И горе тем, кого большие трагедии застают маленькими. Но даже дети не становятся той чертой, которую нельзя пересекать. Наш вид все еще живет по древним законам, и те, кто пытаются их игнорировать, либо в малодушии своем не могут вписать в кажущийся прекрасным мир, всегда слабее дикаря-соседа. Лучший вид - с крепостной стены, да в оптический прицел с гравированной сеткой.
Все не перестаю удивляться, как сильно можно опоздать с правильным решением. Может, жизнь такая же, как и я - не терпит тех, кто не пришел сразу, кто понял слишком поздно. И не разбирается, а был ли шанс понять. У меня ведь и не было. Поэтому и вопреки в какой-то момент и решил (о чем сто раз писал и еще напишу, дневник мой, что хочу, то и делаю) наконец-то начать заполнять ее тем, что делает меня счастливым. Даже если немного. Но со строгим учетом многочисленных самоограничений и голоса разума. А еще привычки решать за других, когда дело касается меня. У меня есть представления о правильном и неправильном, не хочу вести себя нечестно.
Но то ощущение близкой войны, которая и произошла, заставило отказаться от эпопеи с ипотекой (с перспективой "сначала квартира, потом пора семью свою создавать и т.д. и т.п."), то движение "к рациональному" заставило отказаться от предыдущего плана купить в Подмосковье дом с участком, покоем (возможно) и камином. Бесконечная вереница этих самых "то", пока меня мотало от врача до больничной койки или капельницы, под которыми мечтал о большом водном походе. Купил байдарку, но не успел уплыть на ней далеко. Сорвался даже матрасный "прощальный" (ощущал, что он таковым будет) поход к "Московскому морю" под Дубной с "новой" компанией. Посидеть у костра, проверить палатку, поговорить с другом, лучше узнать остальных. Посмотреть на утренние туманы, пострелять из лука (или еще из чего-нибудь), помахать шпагой или мечом, насладиться дорогой, будь то электричка и рюкзак за спиной или километры за рулем. Оставить в памяти перед тем как...Перед тем как что-то может произойти.
Без мечты чувство счастья редкий гость, но мечтать о чем-то простом, близком, реальном, но в данный момент невозможном, - давно перестал. Зачем себя травить лишний раз. Лучше привыкнуть к текущим обстоятельствам и решать текущие проблемы, выплывать, вытаскивать. Не гнуться. Понимать, что все так, как есть, есть вещи больше меня, больше нас всех, и они не изменятся просто о от того, что мы чего-то хотим или не хотим.
Глубже тени под глазами, жестче "упорные" линии от носа до рта. Можно улыбаться, но уже знать.
Но не то, что впереди.
Мы никогда не знаем, сколько нам идти, куда и по каким рытвинам и выбоинам. "Вот после всего этого должно же быть хорошо!" - не та логика, на которой держится мир. И после "вот этого" тебе никто ничего не обещал и не гарантировал. Мозг человека позволяет прикинуть, что впереди могут быть только труд, энное количество страданий и смерть. И все же, хитрые механизмы, защищающие коварные РНК/ДНК от вымирания себя в форме биологического вида, способного расселиться за пределами земли, постоянно нас куда-то тащат надеждами. Заставляют видеть в багровых всполохах прямых попаданий рассвет за верхушками деревьев, а в надвигающейся и мгле - долгий сон, полный чарующих видений.
Или лесной дом с потрескивающей печкой.
Не изменятся от того, что мы что-то хотим или не хотим. Повторю эту строчку пару абзацев спустя, сразу после слов о том, как глупо на что-то надеяться и ждать от мира сюжетов по лекалам классического фэнтази. И все же - бывают чудеса. Уж я-то что-то в них понимаю. Только говорить о них страшно, потому, что логика этих чудес несколько отличается от нашей. Не могу перешагнуть через себя и описать примеры прошедших 1939 год и попавших в 7.10.2023.
Мы не все можем понять, не везде нужно лезть.
Можно задавать себе вопросы и отвечать на них каждый раз по-разному. Мы видим тот кусок четырех координат, но уже давно догадываемся, что их на самом деле больше. Хоть все струны, вселенные и измерения могут быть всего лишь вечным бегом по кругу. Не знаю. Может, дальше будет совсем другая жизнь. Или эта же, но с возможностью что-то изменить. Это и пугает, и завораживает одновременно. Снова вернуться за синий стол. Снова войти на Старую кухню. Можно надеться, конечно, что в новых жизнях повезет побольше, но, по-хорошему, в сравнении с остальным миром, мне и сейчас очень сильно везет. И все еще даже надеюсь, что и в этой жизни еще успею схватить свою долю счастья. Мы полевая трава, вокруг которой то пожары, то косы, то наводнения. Казалось бы, если дожили до момента, в котором пишем или читаем эту запись, пора кончать с ерундой, закрывать дверь на засов и просто радоваться тому, что выжили. А нет, все куда сложнее. И ради чего - ради будущего, которого может и не быть. Потому ли, что какой-нибудь раздувшийся от выпитой крови карлик в кабинете так захочет. Потому ли, что так задумал больной на голову дикарь с калашом. Или просто случайный наркоман с заточкой, пьяный водитель, удар молнии, камень с крыши, пожирающая мозг амеба в водопроводном кране, кучка зловредных клеток, начавших делиться...
Вся история человечества - это попытка построить дом посреди мясорубки, от поворота ножа до поворота. В надежде проскочить. Мы живем в эпоху поворота ножа. И все наши мечты и надежды тоже. Кто-то проскочил сейчас, но не проскочит завтра. Или попадется в эпоху следующего поворота. Лучше, конечно, проскочить самому, чем когда надежды и фантазии проскакивают, а тебя обращает в фарш. Мечты и надежды однажды отрастут. А новая жизнь... Ух, убраться бы в свой дом в лесу, смотреть на туманы над озером, а оттуда отойти не на новый раунд death-матча, а в спокойствие райских садов. Если я попаду туда, то окончатся все споры о загробной жизни и добрая половина теологических диспутов, так как буду орать от радости так, что меня услышат снаружи всех измерений. Но если все-таки (как же надеюсь, что нет!) мы проживаем одну и ту же жизнь без изменений, то как же мне хочется успеть, все же, наполнить свой отрезок тем, что делает меня счастливым, хоть на каплю. И, конечно, больше времени провести с теми, кто теперь от меня за тысячи километров.
Поскольку вариантов действий у меня не много, и одно (написать километровую простыню, которую вряд ли кто осилит или вообще увидит) уже подошло к концу, остаются еще две: принять горячий душ и лечь с книгой, ожидая "первый зимний шторм", который обещает прогноз погоды. Говорят, завтра целый день гроза, ветер и ливень (забыл! Ещё можно зажечь свечу!) Дилемма - высунуться завтра на безлюдный морской берег чтобы за время моей прогулки у кого-нибудь, у кого настолько с мозгами плохо, что он в воду полезет, был шанс на спасение, либо не не ходить на случай, если кто-то уже до моего визита утонул. Конечно, достать тело это большая заповедь, но странно чувствовать себя в ответе за что-то только потому, что можешь это сделать. Нет, ну и мысли у меня, конечно.
И вот еще - обладая какой-то возможностью, могу беречь ее "до лучших времен". Когда ее реализация будет куда более уместна, рациональна, а еще лучше - общественно- или кому-то еще полезна. У меня в холодильнике спасается от жары единственный аромат, который когда-то запал в душу настолько, чтобы запомнил его название - Intoxicated от Kilian. Годами мне казалось, что не стоит тратить деньги на такую фигню (при том, что какая-нибудь оружейная/походная хрень, которую используешь раз в сто лет, всегда казались мне стоящей покупкой, чем то, что используешь чаще). А тут вот подвернулся в дьюти-фри и наконец решился. Хоть мое искаженное восприятие запахов за годы еще больше поменялось (или в пробнике аромат был другим?) Вот что мне мешает взять и вскрыть коробку сейчас, без повода, для себя? Это как история с тем самым оставшимся висеть в шкафу красивом пальто, которое надел один раз, перед войной, в феврале, когда вызвали по поводу "внеплановой проверки". Сколько лет ему еще там висеть? Тут-то мне оно без надобности. Да и пока по театрам не хожу, моя вторая кожа на израильскую зиму - старая кожаная куртка, с которой чего только за последние 10 лет не было. И дырку заделать пришлось, и в соленой воде побывала, и дым костров ее пробирал, и дожди да ветра двух столиц ее пробирали... Огонь, вода, медные трубы. Еще и поэтому так верны друг другу.